Старообрядческий наставник Митрофан Козлов: дезертир ради спасения души

Господь не требует никого через силу.
Как сказано: создал Господь на землю человека
трудиться от поту лица. И всё, а больше не спрашивал.

М. К. Козлов

В историографии участия старообрядцев в Великой Отечественной войне фактически не встречается исследований, касающихся дезертирства по религиозным соображениям. Наиболее ярко и подробно описана патриотическая позиция духовенства Белокриницкой иерархии во главе с архиепископом Московским и всея Руси Иринархом (Парфеновым) [Чибисов 2011, Чистяков 2015¹], который призывал в своем послании от 6 июля 1941 г.: "Пришло время, пришел час для каждого верующего старообрядца направить все свои силы на борьбу с насевшим врагом и не щадя живота постоять за други своя, отстоять грудью великую, мирную и прекрасную Родину! [Во время оно 2006:24]. Известно значительное число примеров доблести старообрядцев-фронтовиков [см. например: Гордеева 2014, Малафеева 2014, Сосин 2018]. В исследованиях взаимодействия советского населения с захватчиками на оккупированных территориях встречаются документальные свидетельства коллаборационизма среди старообрядцев [Ермолов 2010]. Однако именно аргументированный религиозным запретом отказ части молодых старообрядцев часовенного согласия воевать, несмотря на риск и угрозу сурового наказания, помогает исследователям анализировать неоднородность интерпретации догматических принципов и разнообразие принимаемых в критических ситуациях решений.

В настоящее время многие исследователи актуализируют анализ полевых материалов, записанных в современных старообрядческих общинах, применяя методы устной истории, категории "память" [Душакова 2022], изучая религиозные практики "методом регулярного посещения" [Rygovskiy 2023].

Полевые исследования, проведенные в начале 2000-х гг. позволили нам записать свидетельства призывников-старообрядцев периода Великой Отечественной войны, их личное отношение к войне, причины и последствия их собственного выбора, а также отношение к этому выбору соседей-одноверцев. Основным источником стал корпус аудиозаписей 2003–2010 гг., к которым применимы в первую очередь подходы "живой религии" [Hall 1997, McGuire 2008], позволяющие сфокусировать внимание на реализации религиозных убеждений конкретного человека в его повседневной жизни, на изучении сложности религиозного опыта для понимания внутренней логики живой веры.

Современные старообрядцы, согласие которых в науке принято именовать "часовенным", проживают не только в России (преимущественно на Урале, в Западной и Восточной Сибири, на Дальнем Востоке, а также на Кубани), но и более чем в 10 зарубежных странах. Многие общины часовенных, например, живущих по Енисею и его притокам, отличает система правил и запретов, строгость в обособлении от внешнего мира [Покровский 2000]. Уральские исследователи главным отличием староверов от сторонников официального православия считают не обрядовые тонкости и нюансы богослужения, а в том, что староверы до начала ХХ в. "осознавали себя членами старообрядческого общества — особого мира, со своей иерархией, законами и этическими нормами" [Белобородов, Боровик 2017:111]. Это понимание в значительной степени до настоящего времени сохранили общины старообрядцев часовенного согласия.

Окончательное решение о переходе к беспоповской практике и отказе от приема беглых "никонианских" попов часовенными старообрядцами было принято в 1840 г. на Тюменском соборе "на то дело избираем правителей-настоятелей, коим дозволено собором сим исполнять требы и нужды мирян; якоже и предки наши имели у нас настоятелей, но подчинялись оныя священникам правленым. Но ныне их вконец отрицаем"². Исправление треб перешло к наставникам, избираемым общиной [подробнее об институте наставничества см.: Клюкина-Боровик 2016, Кузнецова, Ружинская 2016].

В общинах существует разделение на "братию" (соблюдающих установленный ряд запретов, в числе которых бытовые — например, правильные прическа, одежда, соблюдение индивидуальной посуды; пищевые — запрет на употребление магазинной, переработанной продукции, такой как сладости, консервы, потрошеной рыбы и пр.) и тех, кто с миром. Внутри братии также существует иерархия в зависимости от соблюдения запретов, например "сахарные" — те, кто не отказался от употребления "магазинского" сахара в пользу меда (не стал "медовым") на молении "не допускаются к книге", т.е. им не разрешено читать, проходить вперед к красному углу. Наиболее строгие старообрядцы отказываются от электричества, от паспорта и иных официальных документов.

В зависимости от внутренних споров существуют различные региональные самоназвания общин, например, "заводские" и "сельские" на Урале, "однокрестники" и "двукрестники" в Северной Америке и др. Для всех российских общин с начала ХХ в. и до настоящего времени актуально разделение на "чувственных" (большинство) и "духовных" в зависимости от принципов понимания и толкования антихриста. "Чувственники" буквально воспринимают пророчества о конце времен, пришествия антихриста ожидают в виде конкретного человека. Для "духовных" антихристом становится каждый неверующий, "кто против Христа идёт"³, пророчества также принято толковать символически — к примеру, обличать антихриста придут не сами Илия и Енох, а "ихно пророчество, ихны книги, ихны бытия"⁴.

Компактно и обособленно проживающие общины старообрядцев-часовенных стараются ограничить контакты с посторонними, "чужими", с государством взаимодействуют по мере необходимости. Это связано с представлением о том, что уход из "мира", ставшего после реформ патриарха Никона "прибежищем антихриста", дает надежду на "спасение души" [Поздеева 1982:42].

Важнейшим жизненным принципом старообрядцев является труд, понимаемый как христианская добродетель [подробнее см: Керов 2016]. Взрослый старообрядец должен трудиться и зарабатывать, не лениться, не жалеть себя. Хозяйственной жизни современных старообрядцев-часовенных все чаще сопутствует самая разнообразная техника, хотя соборные нормативы еще в конце ХХ в. устанавливали "неприятие любых новых предметов, отсутствовавших в дониконовской Руси, особенно современной техники" [Покровский, Зольникова 2002:92].

Полевые исследования в старообрядческих общинах часовенных "духовных", проживающих в поселках Килинск и Якунинск проводились нами в 2002–2015 гг. Поселки условно разделены рекой Большой Корон и, по сути, представляют собой единое поселение с государственной школой посередине. Первые несколько лет наша работа складывалась трудно, большинство старообрядцев относились к нам с недоверием и недоброжелательностью. Со временем многие привыкли, с несколькими семьями мы по сей день поддерживаем дружеские отношения. Все беседы, материалы которых легли в основу статьи, записывались открыто, мы предупреждали собеседников о цели и способах использования записей, запреты на прижизенную публикацию разговоров с несколькими старообрядцами мы исполнили. Ряд полевых материалов был опубликован в 2005 г. [Бойко, Литвина 2005] и часть тиража передана героям книги для знакомства и критики. Замечания, касающиеся ошибочного воспроизведения топонимов и перевода особенностей устной речи в текст, были учтены в дальнейшей работе.

Килинск (этот топоним обычно подразумевает и Якунинск) — поселок старообрядцев-часовенных "духовных", который входил в систему прииска Алтайский. Переселение старообрядцев ближе к приискам проходило в 1920–1930-е гг. со стороны Алтайского края. Основной целью был уход от коллективизации, в результате которой крестьяне не получали заработной платы, а значит совершали грех — работали непосредственно на государство, которое для старообрядцев является неблагочестивым. Тяжелый труд на прииске приносил доход в виде бонов, которые можно было потратить в приисковых магазинах. Работа за заработную плату в понимании старообрядцев является работой на себя, а значит, греха не содержит.

До 1938 г. Килинск и соседнюю деревню Васёвская окормлял Михайло Илларионович Колдомов — идеолог духовного понимания антихриста [подробнее об отношении старообрядцев к антихристу см.: Crummey 1970, Агеева 1997, Титова 2022], живший в то время в келье в тайге. К нему за обучением богослужению, пению и толкованием Писания обращались молодые старообрядцы, среди которых были известный старообрядческий писатель, наставник и учитель Ананий Клеонович Килин (1916–2002) [Агеева 2001] и Митрофан Кондратьевич Козлов (1920–2011). Вот как описывал это время Митрофан Кондратьевич:

"С Ананием-то, он меня на четыре года старше. Вмисте училися. Но он на учение быстрый, а я был тупой. Полностью я тупица. Но по-физически он мне поддавался во всём. Физически он в лентяях был, прямо сказать вот. А я-то сколько лет и чисяс ишо работать ишо бы. Но уже отказалося всё, и ноги, и… Вот как оно было у нас. Был учитель Михайло Илларионыч. Он родственник наш, глубокой родственник наш, по родству с ём… Я, как говорится, поучения его"⁵.

В предвоенный период "как таковых настоящих руководителей не было, в основном-то, на усмотрение каждого"⁶. После войны наставником стал Мартиниан Яковлевич (1907–1970-е гг.), о котором Михайло Илларионович говорил "тебе не положено быть иереем"⁷, но поставил его в наставники "ради [того, что] он кроток шибко был"⁸. С 1970-х гг. духовным руководителем в поселке стал Митрофан Кондратьевич, которому его товарищ и соперник Ананий Клеонович говорил: "Служить службу можешь, а учить не можешь"⁹.

Митрофан Кондратьевич возглавлял общину около 30 лет.

"Со мной оне всё ж таки бороться-то не могут. Вот что. Потому что я имя полностью открываю [правила христианской жизни]. У меня все, книги-то все чичас сколь у меня только остались служебные, а такие книги¹⁰ — много было. Они неохота, как говорится, трудиться в земле, вот чё оне и куролесят. Подо мной вся Килинская, все подо мной они"¹¹.

Видимо, строгость и прямота Митрофана Кондратьевича послужила причиной тому, что, отговариваясь дальним расстоянием до его дома-моленной в Якунинске, в противоположном краю вытянутого поселка образовалась вторая община, руководителя которой выбирали простым голосованием. В середине 2000-х гг. Митрофан стал отказываться служить из-за физической немощи и провел выборы по всем правилам — с тремя кандидатами, чтобы "выбранный был Святым духом"¹². Новый "правильный" наставник Павел Митрофанович Козлов служить не стал, а община воспользовалась примером килинского конца и также избрала подходящую кандидатуру простым голосованием.

Наиболее тяжелыми в исполнении для килинских старообрядцев оказались требования Митрофана:

— не пользоваться техникой, в том числе автомобилями;

"Надо пешком ходить. Михайло Илларионыч до Абакану — вот у него конь был [показывает на свою клюку]. 300 километров до Абакана было. А вот когда уже за Томск ездил, большую епитимью нёс — нельзя ездить, не положено"¹³.

— не использовать электричество;

"Я говорю: свет не нужон. На это дело он пошёл, …хотел провода-то перебросить, чтобы ага. Как вроде всем сделать. У нас свету нет, и вот на тебе — высоковольтка, ударило и всё. Видишь чё творится-то — не слушают. Ой, беда".

— отказаться от пенсии;

"Вот я был зимой там, у Митрофана, он со мной разговаривать… пощти не стал. [За] то, что я пенсию получаю. Так я тридцать лет отйишачил, в шахте работал и лес рубил, на тяжёлых работах на всяких. А получали-то в конце войны, после войны там всего ничего, выходных-то даже пощти не давали. … Он говорит наотрез: "Ты от антихриста получаешь, значит, ты сам такой же"" ¹⁴.

— проводить богослужения в "доме Божием" — доме, в котором все 30 лет проводил моления и до последних дней жил сам Митрофан Кондратьевич, построенном им с помощью жены собственноручно без использования бензопилы и электричества.

"А когда прибыл сюда, ни щепки не было, ничего. Полностью всё со своей дорогой, сам. …всё вручную у меня. И достать можно, тогда я приехал из города-то, карман-то был, маненько было в кармане. И можно было в Таштаголе всё доставать и всё. А нет, я говорю: надо потрудиться. И вот с Анной полностью. И не умел этого, а научился и… Только подумать как. Руки работали. Как вот сейчас на ребят своих, я говорю: как будете дальше-то жить? Ну, что ты будешь, а ладно, так. Ну что. А как жить?"

Коллективное мнение о духовном руководстве Митрофана Кондратьевича дипломатично выразил Лаврентий Евграфович:

"С ём тут не совсем согласны. Он немного в сторону заходит. Поэтому его тут не очень уважают. Согласно книг, согласно Писания, он грубовато действует, а это неправильно"¹⁵.

Говоря о строгости Митрофана, килинцы часто поминают ему те времена, когда он работал на строительстве в Чугунаше, Минусинске и Бискамже, намекая на то, что в городах и по молодости он мог нарушать христианские правила. Мы записали воспоминания наставника об этом периоде. Митрофан Кондратьевич описывал множество ситуаций, когда ему предлагали продвижение по службе, но он всегда оставался в рабочих, добрые отношения с начальством позволяли ему отпрашиваться с работы в Великие праздники. И, кроме того, жизнь приучила его, не распускать язык, где не надо: "Их много, правителей, было на моей памяти-то дак" ¹⁶.

В разговорах о Митрофане со старшим поколением регулярно возникала тема войны. Старообрядцы-ветераны, рассказывая свои военные истории, в какой-то степени оправдывались в том, что пошли на фронт.

Анисим Никонович:

"Меня считают, что я пошёл — не положено. Положено! Раз берут на защиту Отечества, значит, должен ты потти. Ну, правда, я уж на последне — в сорок четьвёртом году в апреле месяце был взят. Ну, ничё, хватило ишо"¹⁷.

Григорий Филиппович:

"А ты, говорит, раньше-то тоже [бороду] брил, в армию-то ходил. Дак я говорю, в армию-то я ведь поневоле ходил, защищал. Кого? Кого защищал-то? …Дак вот, вот в щём и дело. Если бы не защищали, щас бы знаешь, где были? В Германии, бы жопы подтирали бы, ходили. Вот бы щё было. Гитлер сказал: четыре щеловека-пять дам каждому щеловеку в рабы, вещное рабство. Вот чё сказал он. За то и билися его воины. Если бы, говорит, моя техника и русские бы воины были, весь мир бы покорил бы, говорит. Весь мир бы я покорил. На самом деле бы покорил весь мир. Потому что сильная была техника. Ну, войско не сильное"¹⁸.

Отдельно коснемся рассуждений Лаврентия Евграфовича Каракулова, 1931 г.р., Первый рассказ: мифологизированная история жизни во время войны уважаемого наставника, учителя и известного старообрядческого писателя Исая Назаровича ¹⁹, которому в начале 1940-х гг. вероятно было около 45 лет.

"Он потом подался суда, в верховья Лебедя, в сторону Абакана, вот где Лыкова живёт, там тоже он был. Тут прихватила война его, он суда, прииск Албаз был. Здесь он около знакомых жил. Ну, и его потом поймали, вот через Килинск гнали под конвоем в Турочак. Вот не знаю, он или с Турочака или с Бийска каким-то путём смог улизнуть, и подалса опять на Абакан. …И вот он опять на Абакан ушёл летом, жил, ну, кормилса подножным кормом… Зиму одну он жил — рыбы нарыбачил пудов сорок. Ну, рыбы тогда много было. Вот, питалса рыбой одной, летом то, да другое ел. А следующую зиму — орех наготовил много. Нашёл кедр такой большой, дупло там такое было, ну, там он сделал, ну, мох или кого, травы сухой наклал, здесь он спал, жил. А шишки где-то под кедрами у него лежали недалёко. …Ну, Богу молился. И третью… Вот он зиму прожил на рыбе, вторую зиму на орехах, третью зиму, опять видимо, ну в посёлок кое-когда выходил, контакт имел с населением… Потом он отсэдова каким-то путём, ну вот тоже туда, на Север. Ну, у нас же пресекало тогда, кто божественной пропагандой занимался, да что. На Север подались эти люди. Вот я некоторых знал, пожилые мужики были, ну, крепковеры такие! И он туда с йим" ²⁰.

Стиль почти житийного рассказа Лаврентия о малознакомом, но уважаемом человеке меняется, когда речь заходит о Митрофане Кондратьевиче, с которым они в юности "жили в соседях". Второй рассказ:

"А война началась, он на фронт не пошёл. Сбежали. Четверо они прятались, ну, их искали. Одного, когда милиция там поймали их, одного подстрелили, тут забрали, судили их. Им дали два выхода: или на фронт иди, а если не желает на фронт, то десять лет заключения. Ну, вот некоторые на фронт пошли. А эти в Чугунаше отбывали тут, зона была. Война кончилась, в сорок шестом году амнистия, они освободились. Так что года два или полтора он сидел, не больше. — А это про них рассказывали, что во время войны женские горбачи оденут и косят в своем же огороде? — Ну, мы как раз жили в соседях, этого не помню, не было. Но тогда же много сбегало от армии. Там на Алтае, там вот такое я слышал, было, а здесь — нет. — Здесь получается, что всю войну его жена на него управлялась, и еще его едой снабжала, а он только прятался, сидел? — Ну, так-то работать он на горах… Тогда ж ведь лошадей не было, отобрали, вручную копали, так он копал, сеял там, кормил семью тоже, орех готовил, так. Ну, что правда, то — правда, воровством они, вот, с двоюродным братом скрывались и ещё двое с ним были, воровством они не занимались. Это уже точно. А вот здесь, в Килинске, тоже некоторые сбегали от войны, эти занимались, грешным делом. Вот, в Алтае пойдут, там скотинку приговорят в колхозе, приведут, зарежут и семью кормят. Это было. Здешны же люди. — А как же так, вся вера едина, а кто-то решил, что его долг — пойти воевать за родину, а другой решил, что убивать грех и – раз, в лес и скрылся. — Здесь это ещё не всё, что убивать. Дело в том, что как за коммунистов, за власть коммунистическую как бы не положено, как она против Бога шла. Вот поэтому. А так-то в книгах-то написано, войны-то, они ещё и в старину были, до рождения Исуса Христа, там верующие были, а на войну шли защищать Родину, своё Отечество — это положено" ²¹.

В первой истории война упоминается вскользь как некое условное лихолетье, которое героически пережил отшельник. Второе повествование с более сложным подтекстом моральной дилеммы и анализа поведения людей на выбранном пути. Лаврентий Евграфович резюмировал свой второй рассказ христианским оправданием дезертиров:

"Вот там даже и в книгах написано, если ты можешь, борись с врагами, если не можешь — убегай, прящся. Такое есть, написано" ²².

Для староверов-часовенных крайне важно не сотрудничать с безблагодатным внешним миром, особенно с гонительным коммунистическим государством, так как такое взаимодействие ставит под угрозу спасение души. Обособление от мира внутри своей общины и по сей день происходит при помощи правил и запретов.

Сам Митрофан Кондратьевич в нескольких разговорах разных лет описывал и свой выбор под влиянием родителя, и тяготы жизни беглецов и супруги Анны с младенцем на руках.

Кондратий Козлов был неграмотный "земный пахарь", рядовым сражался за Колчака, в 1920-е гг. обосновался в Барнауле, работал на "маследельном" заводе. "Сталин наступил на Ленина-то. Ленин в четвертом году, а тут Сталин наступил, он дал свободу полностью до 28го году, Сталин-то. В 28м году зажал". Отец перебрался в Бийск. "А в Бийске уже жили-то так, тайно. А от Биска всех в [ссылку] Нарым, так вот оно и проходило, это дело-то".

Своего родителя Митрофан очень почитал, был кротким и во всем слушался. Отец указал ему на трех сестер, из которых Митрофан выбрал жену: "Анна прямо как на душу сразу как пала"²³. И уйти в бега его тоже благословил отец.

"А моё дело-то, сперва-то я, когда в войну-то, тоже на золоте-то был пока под бронь чёто-сё. А потом отправили. А вот когда отправлять, тогда я только вот как вот. А сколько был под смертью, удивительно даже было, хуже фронта — два с половиной года это. А потом уже тюрьма год девять месяцев, када поймали. Если бы поймали в то время тех-то двоих-то тогда, те-то тоже со мной как на год помладше один-то, а другой как сродный брат мине. А на 13 лет он старше. Тот и другой, как имя по 10 лет тоже, и мине было 10 лет дато так. Моё дело-то, если бы я попал здесь же бы вот, а то попал к такому начальнику-то был МГБ всего Таштаголу, забыл уже по фамилии-то его. Он говорил, хотел я вас на фронт направить, а посидите годика два, говорит. Как в руку положил, мы-то год девять месяцев. Потому что был самостоятельный, Чернобель по фамилии в Таштаголе. Потом в тюрьме-то, в КПЗ-то, в лагере сидели: Ну-ка, где мои? — похлопает по плечам, высокой ростом такой был, — как дела? Как чё? Такой был, как говорится… Я вас знал, что съели вас свои, говорит. Выдали, вот оно"²⁴.

"Много происшествий-то было. Много делов-то было… Бегал два с половиной года, беглецом был. В армию не пошёл. Но в армию-то я бы пошёл, дак оно когда меня захватило-то, не успел я это, а война. Я на золоте работал уже. На золоте-то не стал работать — бежать надо, а то это. Опять же по родителям, родитель мной командовал, а не кто-то ся. — И родитель сказал, нельзя воевать? — Дак это само себе разумеется. Что воевать — это можно, потому что власть. А власти эдакой — нельзя. Когда бы благочестие, тогда дело другое, когда за благочестие бы. А нечестивый царь Сталин — кто он был, когда самый бандит. Ты тоже знашь всё это"²⁵.

Несколько раз Митрофан возвращался к мысли о том, как важно неотступно идти по доброму пути, тогда и в самых страшных местах можно встретить добрых людей:

"Еслиф ты пойдёшь по доброй пути. А еслиф так-то, дак это… А вдобавок и Писание в таких книгах, которые принятые, християнские, что еслиф правильно понимают, то…".

Митрофан Кондратьевич рассказал о том, что он — дезертир при самом первом нашем знакомстве. Несколько лет общения понадобилось для того, чтобы осознать, насколько естественным и единственно возможным для него было такое решение. И для старшего поколения килинцев этот поступок едва ли не более героический, чем пойти на фронт: для всех старообрядцев этой общины логика спасения души несмотря ни на что — важный пример достойной реализации тяжелого выбора.

Митрофан Кондратьевич — старообрядец, воспитанный в уважении к родителям, прошедший богослужебную школу у одного из лучших духовных учителей своего времени, дезертир ради спасения души, отбывший наказание. Митрофан умел и любил трудиться физически, и воспринимал труд как Божью работу, как никто другой осознавал пределы своего ума и собственное несовершенство, и как умел, старался предостерегать свою паству от греха. В конце жизни он сидел на лавочке у своего дома, построенного на оживленном перекрестке между Якунинском и Килинском и сокрушался:

"У кого детей нет, тот луччи уже. А у меня шесть сыновей! Три дочери! И этак вот делают. А внук… Вся Килинска — внуки! Что ты… Внук-правнук, праправнуки есть, считать — столько нету, беда, да уже. Нет, сознания в народе не стало, вот ведь. Ведь оне научёны правильно, как положено, всё. А вот нет и всё. Хоть бы я их строжил или что такое вот или избивал, или что ли. Этого даже не было, у меня сердэце спокойное шибко для этого. Ак не, если что неправильно дак, маленько наказать — наказывал, не без этого. А когда уже вошли в возраст, что накажешь их. … Словами. А чтоб бить! Словами успокаивал. А не слушашь — иди по своей воле и всё, дак что сделашь"²⁶.